Сайт Владимира Овчинникова

Семья моего дедушки Николая Петровича Орлова, 1897 г.р. была многодетная. У деда были два брата и две сестры. Когда-то их родители жили в Верее, а потом перебрались в Боровск. Между сёстрами и братьями всегда поддерживалась тесная связь: из Москвы деду шли письма, бандероли и посылки от сестры Тани. Сестра Катя жила в Боровске, приходила в гости, пили чай, делились семейными новостями. Брат Саша жил с семьёй в Сибири, оттуда тоже приходила посылка с домашними колбасами и салом. Брат Костя был военным лётчиком, погиб в ВОВ.
В юности дедушка был призван в царскую армию и воевал в Первую Империалистическую, был ранен под Белой Церковью. Ранение в бедро было тяжёлым, долго ходил на костылях, после осталась хромота. До призыва в армию он жил с сестрой Таней в Москве, снимали одну комнату на двоих. После ранения он приехал в Боровск, где и познакомился с Екатериной Алексеевной Третьяковой (моей бабушкой). Она была небольшого роста, с длинной косой, модно одевалась, была не из бедной семьи, на 6 лет моложе деда. Венчались они в начале 20-х годов. Сначала снимали дом на ул. Красноармейской, а затем купили у Аверьяновых часть 2-х этажного дома, три окна по фасаду по улице Урицкого, 18, где и прожили до конца своих дней. У них родилось 4 детей, все девочки. Две из них умерли в детстве от менингита и скарлатины. Бабушка очень жалела этих детей, какие они были послушные, всегда подавали нищим милостыню. Дедушка ездил в Москву за лекарствами для них, но было уже поздно. Спасти не удалось.
Дедушка был хорошим семьянином, обеспечивал жену и дочерей. Была когда-то фотография, где они – дедушка, бабушка с двумя дочерьми Тоней (моей мамой) и Таней – на ярмарке. Девочки красиво одеты, у бабушки часы на цепочке, серьги. Это было где-то в начале 30-х годов. У них было хозяйство: лошадь, корова, куры. Дедушка работал на лошади, перевозил грузы. Он окончил 4 класса церковно-приходской школы, был грамотным, хорошо считал на счётах, а почерк был каллиграфическим.
Советская власть посчитала дедушку классово-чуждым элементом и определила ему статус лишенца, на что он возражал, писал в Боровский Горсовет заявление: «Прошу Горсовет восстановить меня в праве голоса, т. к. я лишен голоса как торговец, но я торговлей не занимался и не занимаюсь, а занимаюсь извозом на своей лошади, в просьбе прошу не отказать. 3/IV-28». Пройдя множество стадий рассмотрения с неизменными отказами, Президиум Малоярославецкого УИКа 7 сентября 1928 г. вынес окончательный вердикт: «Имея в виду, что гр. ОРЛОВ лишен избирательного права как торговец-посредник и в настоящее время таковую не окончил, в ходатайстве его ОТКАЗАТЬ». Так и оставался «классово-чуждым», а с ним и бабушка как находящаяся на его иждивении, пока не построили к 1936 году бесклассовое общество и не упразднили категорию лишенных избирательных прав.
Во время оккупации Боровска с 14 октября 1941 года по 4 января 1942 года дедушка находился с семьёй в городе в своём доме. Призван в армию не был из-за прошлого ранения. Я видела у него белый военный билет, где указывалось, что он не годен к службе.
В доме поселился немецкий офицер с денщиком, а семья стала жить у печки на кухне. Была поздняя осень, стояли морозы, и дедушке было приказано возить на лошади дрова из леса для нужд немцев. Ослушаться было нельзя, иначе могли бы пострадать дочери (одной 19, другой 16 лет) и самого могли расстрелять за неповиновение. За работу на немцев дед был осуждён на 10 лет работ в исправительно-трудовом лагере. Отбывал срок на Урале под Свердловском. Рассказывал, что там были сильные морозы, кормили плохо, били и унижали как врагов народа. Последние лагерные годы по состоянию здоровья его перевели работать на кухню. Там он немного поправился.
В начале 50-х годов после отбытия срока он вернулся домой, где его ждали жена и дочери, которые уже вышли замуж и родили детей. У меня в памяти остался эпизод, когда какой-то большой дядя хотел взять меня на руки, а я от страха подняла рёв, тогда он дал мне горсть конфет-подушечек, а мама сказала, что это твой дедушка. Родственники и знакомые его жалели, как пострадавшего невинно - так они считали. Он пользовался уважением у знакомых и соседей, все называли его уважительно - Николай Петрович.
Десять лет, проведенные на исправительно-трудовых работах в лагере не могли не сказаться на его психике и здоровье. Печень была отбита (после смерти было вскрытие, врач констатировал цирроз), не было зубов, не мог без слёз читать книги и смотреть кино. Читать он любил, книги ему приносила Елизавета Петровна Осиюк из домашней библиотеки, выписывал и читал районную газету «За коммуну» и «Известия».
После возвращения из лагеря он стал работать каменщиком, заключал договора с колхозами на строительство скотных дворов. Он брал себе в помощники каменщика и подсобного рабочего. Иногда работал один, всё зависело от объёма работы. Я думаю, что эту специальность он освоил в лагере.
В старости дедушка получал пенсию. Как подмогу к пенсии, держали только кур, работали на огороде, был сад. С бабушкой жили дружно. Он ей помогал по хозяйству: пилил, колол дрова, приносил воду с колонки, копал картошку. Когда ходили за продуктами в магазин, нёс тяжёлую сумку. Был чистоплотным – каждую неделю ходил в баню, парился.
С годами стали прогрессировать болезни. Последние годы дедушка был прикован к постели, так как был атеросклероз конечностей. Смерть настигла его в 88 лет и была чудовищно жестокой. В ноябре 1985 года утром бабушка топила печку, дедушка позвал её, она пошла к нему и, видимо, плохо закрыла дверку у печки. Выпала головёшка и тут же загорелась бумага для растопки. Залить огонь у неё не получилось, и дедушка послал её звонить пожарным на проходную трикотажной фабрики. Дом был сухой, деревянный, огонь быстро охватил помещение. Пожарные приехали быстро, но спасти дедушку уже было нельзя. Он сгорел заживо в своей кровати.
В моей памяти дедушка остался интеллигентным, порядочным человеком. Он мне в какой-то степени заменил отца, так как у моей мамы семейная жизнь не заладилась, они с отцом развелись, и отец уехал. Всем, чего достигла в жизни, я обязана им, дедушке и бабушке.