ПО КОМ ЗВОНЯТ БОРОВСКИЕ КОЛОКОЛА
ЖЕРТВЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ТЕРРОРА
Предатели: настоящие и нет
Спустя 70 лет после окончания войны за пределами нашего внимания остается вопрос об изменниках Родины Время стирает детали, поэтому любой разговор об истории, тем более военной, должен начинаться с архивов. В них мы и нашли эпизоды войны, которых нет в учебниках. Местоположение — Калужская область, Боровский район.
Я не жертва Ивана Грозного,
Мой казнитель был
Джугашвили.
Ничего в моем деле серьезного,
Но статью мне, однако,
пришили!
Виктор Боков
Жертвы «бдительности»
Поэт-песенник Виктор Федорович Боков вступил в Союз писателей в 41-м, а в 42-м был призван в армию. В лагере курсантов-артиллеристов он по доносу сокурсника 19 августа был арестован «за разговоры». Последовали семь месяцев следствия и приговор — пять лет лагерей по 58-й статье («Антисоветская агитация и пропаганда»). Составом на восток Виктора отправили в Сиблаг, Сталинск, Кемеровская область. После освобождения с гражданской женой, также бывшей лагерницей, он в течение 10 лет проживал в деревне Ильино Боровского района, «101-я верста». Сибирский сиделец сочинил цикл стихотворений о сталинском терроре, заучил их наизусть и записал после освобождения. Вот начало одного: «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?/Заламывают руки, бьют на следствии./О том, что невиновных топчут в грязь,/Докладывают вам на съездах и на сессиях?»
«Предателей» в армии вскрывали непрерывно, и главная задача была отыскать их рядом с собой. Если ты их не видишь и не слышишь, сам становишься врагом. Из 67 призывников-боровчан, осужденных «обоснованно», пятеро приговорены к расстрелу, остальные — к 8 и 10 годам лагерей. На сегодня они реабилитированы: состава преступления не оказалось.
Вот история красноармейца Ивана Калинина, рассказанная его сыном:
«Я — Дмитрий Калинин, родившийся, можно сказать, вопреки обстоятельствам. От троих детей и больной жены моего отца призвали на войну. Под Наро-Фоминском он проходил курс молодого бойца, учился на связиста, но затем оказался кузнецом в ремонтной танковой бригаде. По его рассказу, в ноябре 1941 года во время ужина они с другом, Василием Мартыновым, вслух удивились: «Как быстро, за четыре месяца, немцы до Москвы дошли!» По чьему-то доносу обоих осудили, на 25 лет каждого, потом снизили срок до 10 лет. Друг на лесоповале погиб (замерз), а отец благодаря кузнечной специальности выжил возле горна.
Через пять лет, в 1947-м, моей матери разрешили «свиданку» с отцом, после чего появился на свет я. Одно свидание, но его хватило, чтобы я остался жить вместо них на нашей прекрасной планете. А сколько неродившихся? Второе свидание было разрешено через семь лет. Мама взяла меня с собой. Поезд на станцию «Сухобезводная» прибыл ночью. Нам повезло, и на конной повозке, на которой везли посылки и почту заключенным, захватили до лагерного пункта и нас. Остаток ночи провели в доме одного из служащих лагеря, а утром нас повели на свидание к отцу. Подвели к бараку, на котором было несколько дымящихся труб. Оказалось, что это кузница. У каждого горна из шести работали по одному кузнецу и по два молотобойца. Начальник построил их, а подойдя ко мне, сказал: «Ну, сынок, ищи своего папку». Отца до этого я видел только на фотокарточке, но тем не менее я пошел вдоль шеренги дядек, вглядываясь в их лица. Отца я узнал, обнял на высоте своего роста, поднял голову и увидел, как отец утирает слезы».
Калинину и Мартынову Военный трибунал вменил «систематическое проведение антисоветской агитации, восхваление жизни советских граждан, проживающих на временно оккупированной немцами территории, и жизни в фашистской армии, возведение клеветы на политику ВКП(б) и Советского правительства». Все совпало у друзей, лишь причина убытия из армии, по данным Минобороны (сайт «ОБД Мемориал»), разная: у Калинина — «осужден», у Мартынова — две причины: «осужден» и «убит» (?). Убит спустя два месяца после осуждения?! И таких нестыковок обнаруживается 33 по 67 осужденным. Что это? Замена приговора штрафной ротой?
«Сражение» в 37-м
В большинстве своем боровчане Октябрьскую революцию не приняли. Уже в ноябре 1918 года в Боровском и соседнем Медынском районах вспыхнул антибольшевистский мятеж. Его подавили, расстреляли 21 повстанца. Отголоски мятежа, «красного террора», братской (Гражданской) войны и репрессий 30-х годов, несомненно, докатились до 1941-го. В довоенном десятилетии самым упорным был слух, что скоро будет война, иностранные армии вторгнутся в Россию, власть сменится, колхозы отменят, жизнь улучшится. Эти слухи и надежды рождались от безысходности.
По протоколам допросов видно, что жертвы репрессий не скрывали своего отношения к советской власти и, не видя другого способа избавления от нее, с надеждой отчаяния ожидали иностранной интервенции.
Лукичев Михаил Михайлович, 1884 г. р., уроженец села Серединское, счетовод Пищеторга, арестован 7 сентября 1937 года. В уголовном деле находим его прямую речь: «Народ умирает с голоду, в кооперативах ничего нет, хлеба не дают совсем, народ ждет войны, когда слетит советская власть, живется хорошо главкам-коммунистам, которые жрут все, что угодно, а нас, крестьян, только заставляют работать на них… Советская власть мстит мне за мое прошлое, за службу в жандармском управлении. В 1931 году советская власть осудила меня на 10 лет, а теперь меня презирают, и каждый коммунист тычет в меня пальцем. После этого я ненавижу советскую власть и буду бороться с ней не на жизнь, а на смерть. Вы не думайте, что нас мало, — нас, таких, как я, очень много. Придет скоро время, когда мы сможем задушить советскую власть и ее правительство. <...> Мы сейчас живем хуже, чем при крепостном праве. Советская власть и сталинская политика направлены к тому, чтобы своими колхозами и совхозами окончательно закабалить народ, но это не удастся».
За антисоветское и пораженческое настроение Лукичев приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 13 октября 1937 года.
За годы Большого террора таких, как Лукичев, в районе было расстреляно 80 человек, да еще проживавших на момент ареста в Москве, Московской и других областях — 30 уроженцев района. Так, готовясь к войне, «вождь» превентивно уничтожал потенциальную «пятую колонну».
Поднявшие руки
В ходе боя на ближайшем подступе к Боровску 13 октября 1941 года пехотная часть немцев вошла в соприкосновение с красноармейцами 151-й мотострелковой бригады. Об этом эпизоде немецкий источник Die 3 Division (автор Gerhard Dieckhoff, Gettingen, 1960) в главе «Захват Боровска» пишет: «Натолкнулись на советскую пехоту, из наших рядов громко закричали «Руки вверх!», и появилось много пленных. Как только русские застрелили комиссара, был послан перебежчик за линию фронта, в батальон пришло много сдавшихся в плен, их солдаты пересчитали». Немцы прошли и окружили Боровск, оборона его стала гораздо сложнее, за нее заплатили сотнями жизней бойцов 110-й и 113-й стрелковых дивизий. При захвате города и района, по данным того же источника, было взято в плен 5500 красноармейцев, из них 1600 в ходе боя за город и 3900 в ходе зачистки местности.
Оставление бойцами позиций без боя побудило в те дни Ставку Верховного Главнокомандования издать первый приказ о создании заградительных отрядов. В армиях Западного фронта этот приказ транслировался директивой штаба № 355, в ней упоминается эпизод 13 октября под Боровском. Знаменитый приказ о заградотрядах № 227 («Ни шагу назад!») выйдет 9 месяцев спустя — 28 июля 1942 года.
Причины катастрофического положения в армии в первой фазе войны анализируют, но морально-волевой фактор упоминают редко. Часть бойцов в плен сдавались почти добровольно, уповая на человечность интервентов. Полагали, что хуже, чем в колхозе, не может быть, прозябать на положении рабов не хотели.
Среди пленных сотни тысяч перешли на сторону противника и начали воевать в качестве обслуги в военной форме. После войны «вождь» добился от союзников их выдачи. В числе выданных — «власовцы», полицаи, ОУН-УПА, бандеровцы и прочие «изменники» Родины. Многих коллаборационистов отправили из лагерей союзников в свои лагеря и спецпоселения. Для сравнения скажем, что в Первую мировую противник не сумел вовлечь в свои ряды ни единой боевой единицы, которая состояла бы из граждан Российской империи. Были пленные, однако предателями они не считались.
Один из депортированных и осужденных боровчан — Каморин Егор Яковлевич, 1908 г. р., уроженец и житель д. Аграфенино, в октябре 1941 года попал в плен. Обвинение: «Будучи в плену, добровольно поступил на службу в дейст-вующую немецкую армию, а затем был передан в РОА, принял присягу на верность службы немцам и участвовал в боях против Советской Армии». По приговору Военного трибунала от 25 марта 1948 года лишен свободы на 25 лет.
Между молотом и наковальней
Два месяца и 20 дней район был в оккупации. Сотрудничество рядового населения с оккупантами простиралось от обязательных для всего взрослого населения различных трудовых повинностей, оброков и налоговых выплат рейху до активного добровольного взаимодействия с нацистами. С освобождением района начались аресты и допросы. Спрашивали: «Как могли открыть закрытую церковь, запустить электростанцию, шить для врага одежду, восстанавливать железную дорогу, расчищать от снега дороги, пускать на постой, оказывать бытовые услуги?» — и самое главное: «Как могли клеветать на советскую власть?» Но не спрашивали, а можно ли было в принципе не общаться с оккупантами, когда каждый их приказ заканчивался словами: «За неисполнение — расстрел»? Можно ли не умереть с голода, не имея никакого дохода?
Сито фильтрации прошли не все. Факты трактовали не в пользу обвиняемых. И снова — расстрелы и лагеря. Впоследствии по пересмотру дел реабилитированы были 156 боровчан, из них 29 — расстрелянных. Вслед за «изменниками» и «пособниками» карательные меры настигли членов их семей. Член семьи — и состав преступления налицо. 42 женщины-боровчанки были сосланы в Красноярский край. С ними отправились и их дети.
«Трагедия нашей семьи, — рассказывает Галина Пафнутьевна Парфенова (Корнеева), — пришла с войной. Отца, Корнеева Пафнутия, обвинили в измене Родине. Из уголовного дела, с которым я знакомилась в калужском КГБ в 1994 г., узнала, что при наступлении немцев часть, в которой был отец, попала в окружение где-то под Наро-Фоминском. Бойцы стали выходить из окружения, некоторые из них вышли на Боровск. Немцы тогда еще не взяли его. Отец вернулся к себе домой. Надо было кормить семью, он пошел работать на фабрику, запущенную немцами. Работать на немцев или умереть с голоду — вся альтернатива. Когда вернулись наши, отца арестовали и увезли в Серпухов. <...> В Серпухове отца приговорили к расстрелу. <...>Реабилитировали отца в 1994 г.
До войны отец работал начальником караула в пожарной части. Я его очень любила. Мама до войны работала в райфо. В декабре 42-го нам объявили, что нас — маму, брата и меня — высылают из города как членов семьи изменника Родины. Мне было шесть лет, брату Павлику — восемь. На сбор дали 24 часа, брать с собой ничего не разрешили, кроме одежды. Погрузили в вагоны-телятники, по восемь семей в вагон. Внутри вагона была печка-буржуйка, но все равно мы мерзли. За Челябинском наш поезд остановился на полустанке, и подошел другой эшелон, двери вагона раздвинулись, и из него стали выносить трупы и складывать штабелями. Это были замерзшие трупы пленных немцев. У меня до сих пор в глазах стоит эта картина. Привезли нас в Абакан. Мороз стоял 55 градусов. Какие мытарства нас ожидали в ссылке, отдельная история».
Те, кого называют термином «изменники Родины», разумеется, не составляют единую общность. Не умолчим о тех, кто из ненависти к советской действительности или от страха выдавал своих. Корягин Иван Иванович, житель д. Кириллово, выдал немцам 20 красноармейцев, прятавшихся в его и в колхозном сараях; Трифонов Никита Федорович, житель д. Колодези, выдал 15 красноармейцев; Степанов Дмитрий Григорьевич, уроженец д. Борисово, отказывал в ночлеге бойцам, идущим из окружения, следил за колхозниками, чтобы не пускали на ночлег. Обойдемся без дальнейшего перечисления.
В Архиве УФСБ находятся 93 дела на боровчан, признанных не подлежащими реабилитации. Родина-прокурор наказала их в 42-м, расчетливая Родина-прокурор и в наше время не прощает. Из 93 30 были приговорены к расстрелу. В основном это старосты, их помощники и десятские («десятский» — выборный от 10 дворов). Избирались они самими сельчанами. Значит, сельчане считали их лучшими. В положении между молотом и наковальней эти выборные нередко ценой своего существования помогали, а то и спасали своих односельчан. Но если лучшие оказались «предателями», то тогда, выходит, и сам народ «предатель». Зададим вопрос: может ли народ быть предателем? Кого он предает?
За родину! За Сталина?
Цифры репрессированных по Боровскому району — лишь капля в море расстрелянных, загубленных в лагерях, погибших от голода и холода. Все это никак не приближало, а отдаляло конец войны. Мы победили вопреки всему, что произошло с 1917 года. Конечно, не все понимали ход истории, но инстинкт освобождения от захватчиков доминировал.
Противников режима до войны называли врагами народа, а в годы войны — предателями Родины. Были среди них и настоящие герои, не принявшие позиции «от нас ничего не зависит», герои, если осмеливались идти против Сталина. Современный миф о генералиссимусе негатива не терпит: он-де не убивал никого, не устраивал Голодомора, не подписывал пакт Молотова—Риббентропа, не нападал на Финляндию и Польшу, не растлил репрессиями душу народа, а поднял страну, построил заводы, снизил цены, выиграл войну, сделал СССР сверхдержавой. «Заслуги» Сталина — так сказать, обратная сторона Победы.
Революция и репрессии приучили старшие поколения молчать о прошлом. Опасались за себя и за судьбы детей. Страна опоздала многим нашим землякам рассказать о судьбах близких им людей. Эти люди должны быть названы, их родственники до сих пор надеются что-то узнать.
Новая газета
ОБЩЕСТВО / ВЫПУСК № 56 ОТ 1 ИЮНЯ 2015
4231 http://www.novayagazeta.ru/society/68637.html
Публикации в других изданиях:
- Овчинников В. Кто они? «Предатели» Родины Боровского района. – «Приходский вестник», выпуск №4 (190), 2015 г
- Овчинников В. Обратная сторона победы («изменники» Родине Боровского района) – сайт «Обнинской газеты» - http://og40.ru/?p=6843
Я не жертва Ивана Грозного,
Мой казнитель был
Джугашвили.
Ничего в моем деле серьезного,
Но статью мне, однако,
пришили!
Виктор Боков
Жертвы «бдительности»
Поэт-песенник Виктор Федорович Боков вступил в Союз писателей в 41-м, а в 42-м был призван в армию. В лагере курсантов-артиллеристов он по доносу сокурсника 19 августа был арестован «за разговоры». Последовали семь месяцев следствия и приговор — пять лет лагерей по 58-й статье («Антисоветская агитация и пропаганда»). Составом на восток Виктора отправили в Сиблаг, Сталинск, Кемеровская область. После освобождения с гражданской женой, также бывшей лагерницей, он в течение 10 лет проживал в деревне Ильино Боровского района, «101-я верста». Сибирский сиделец сочинил цикл стихотворений о сталинском терроре, заучил их наизусть и записал после освобождения. Вот начало одного: «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?/Заламывают руки, бьют на следствии./О том, что невиновных топчут в грязь,/Докладывают вам на съездах и на сессиях?»
«Предателей» в армии вскрывали непрерывно, и главная задача была отыскать их рядом с собой. Если ты их не видишь и не слышишь, сам становишься врагом. Из 67 призывников-боровчан, осужденных «обоснованно», пятеро приговорены к расстрелу, остальные — к 8 и 10 годам лагерей. На сегодня они реабилитированы: состава преступления не оказалось.
Вот история красноармейца Ивана Калинина, рассказанная его сыном:
«Я — Дмитрий Калинин, родившийся, можно сказать, вопреки обстоятельствам. От троих детей и больной жены моего отца призвали на войну. Под Наро-Фоминском он проходил курс молодого бойца, учился на связиста, но затем оказался кузнецом в ремонтной танковой бригаде. По его рассказу, в ноябре 1941 года во время ужина они с другом, Василием Мартыновым, вслух удивились: «Как быстро, за четыре месяца, немцы до Москвы дошли!» По чьему-то доносу обоих осудили, на 25 лет каждого, потом снизили срок до 10 лет. Друг на лесоповале погиб (замерз), а отец благодаря кузнечной специальности выжил возле горна.
Через пять лет, в 1947-м, моей матери разрешили «свиданку» с отцом, после чего появился на свет я. Одно свидание, но его хватило, чтобы я остался жить вместо них на нашей прекрасной планете. А сколько неродившихся? Второе свидание было разрешено через семь лет. Мама взяла меня с собой. Поезд на станцию «Сухобезводная» прибыл ночью. Нам повезло, и на конной повозке, на которой везли посылки и почту заключенным, захватили до лагерного пункта и нас. Остаток ночи провели в доме одного из служащих лагеря, а утром нас повели на свидание к отцу. Подвели к бараку, на котором было несколько дымящихся труб. Оказалось, что это кузница. У каждого горна из шести работали по одному кузнецу и по два молотобойца. Начальник построил их, а подойдя ко мне, сказал: «Ну, сынок, ищи своего папку». Отца до этого я видел только на фотокарточке, но тем не менее я пошел вдоль шеренги дядек, вглядываясь в их лица. Отца я узнал, обнял на высоте своего роста, поднял голову и увидел, как отец утирает слезы».
Калинину и Мартынову Военный трибунал вменил «систематическое проведение антисоветской агитации, восхваление жизни советских граждан, проживающих на временно оккупированной немцами территории, и жизни в фашистской армии, возведение клеветы на политику ВКП(б) и Советского правительства». Все совпало у друзей, лишь причина убытия из армии, по данным Минобороны (сайт «ОБД Мемориал»), разная: у Калинина — «осужден», у Мартынова — две причины: «осужден» и «убит» (?). Убит спустя два месяца после осуждения?! И таких нестыковок обнаруживается 33 по 67 осужденным. Что это? Замена приговора штрафной ротой?
«Сражение» в 37-м
В большинстве своем боровчане Октябрьскую революцию не приняли. Уже в ноябре 1918 года в Боровском и соседнем Медынском районах вспыхнул антибольшевистский мятеж. Его подавили, расстреляли 21 повстанца. Отголоски мятежа, «красного террора», братской (Гражданской) войны и репрессий 30-х годов, несомненно, докатились до 1941-го. В довоенном десятилетии самым упорным был слух, что скоро будет война, иностранные армии вторгнутся в Россию, власть сменится, колхозы отменят, жизнь улучшится. Эти слухи и надежды рождались от безысходности.
По протоколам допросов видно, что жертвы репрессий не скрывали своего отношения к советской власти и, не видя другого способа избавления от нее, с надеждой отчаяния ожидали иностранной интервенции.
Лукичев Михаил Михайлович, 1884 г. р., уроженец села Серединское, счетовод Пищеторга, арестован 7 сентября 1937 года. В уголовном деле находим его прямую речь: «Народ умирает с голоду, в кооперативах ничего нет, хлеба не дают совсем, народ ждет войны, когда слетит советская власть, живется хорошо главкам-коммунистам, которые жрут все, что угодно, а нас, крестьян, только заставляют работать на них… Советская власть мстит мне за мое прошлое, за службу в жандармском управлении. В 1931 году советская власть осудила меня на 10 лет, а теперь меня презирают, и каждый коммунист тычет в меня пальцем. После этого я ненавижу советскую власть и буду бороться с ней не на жизнь, а на смерть. Вы не думайте, что нас мало, — нас, таких, как я, очень много. Придет скоро время, когда мы сможем задушить советскую власть и ее правительство. <...> Мы сейчас живем хуже, чем при крепостном праве. Советская власть и сталинская политика направлены к тому, чтобы своими колхозами и совхозами окончательно закабалить народ, но это не удастся».
За антисоветское и пораженческое настроение Лукичев приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 13 октября 1937 года.
За годы Большого террора таких, как Лукичев, в районе было расстреляно 80 человек, да еще проживавших на момент ареста в Москве, Московской и других областях — 30 уроженцев района. Так, готовясь к войне, «вождь» превентивно уничтожал потенциальную «пятую колонну».
Поднявшие руки
В ходе боя на ближайшем подступе к Боровску 13 октября 1941 года пехотная часть немцев вошла в соприкосновение с красноармейцами 151-й мотострелковой бригады. Об этом эпизоде немецкий источник Die 3 Division (автор Gerhard Dieckhoff, Gettingen, 1960) в главе «Захват Боровска» пишет: «Натолкнулись на советскую пехоту, из наших рядов громко закричали «Руки вверх!», и появилось много пленных. Как только русские застрелили комиссара, был послан перебежчик за линию фронта, в батальон пришло много сдавшихся в плен, их солдаты пересчитали». Немцы прошли и окружили Боровск, оборона его стала гораздо сложнее, за нее заплатили сотнями жизней бойцов 110-й и 113-й стрелковых дивизий. При захвате города и района, по данным того же источника, было взято в плен 5500 красноармейцев, из них 1600 в ходе боя за город и 3900 в ходе зачистки местности.
Оставление бойцами позиций без боя побудило в те дни Ставку Верховного Главнокомандования издать первый приказ о создании заградительных отрядов. В армиях Западного фронта этот приказ транслировался директивой штаба № 355, в ней упоминается эпизод 13 октября под Боровском. Знаменитый приказ о заградотрядах № 227 («Ни шагу назад!») выйдет 9 месяцев спустя — 28 июля 1942 года.
Причины катастрофического положения в армии в первой фазе войны анализируют, но морально-волевой фактор упоминают редко. Часть бойцов в плен сдавались почти добровольно, уповая на человечность интервентов. Полагали, что хуже, чем в колхозе, не может быть, прозябать на положении рабов не хотели.
Среди пленных сотни тысяч перешли на сторону противника и начали воевать в качестве обслуги в военной форме. После войны «вождь» добился от союзников их выдачи. В числе выданных — «власовцы», полицаи, ОУН-УПА, бандеровцы и прочие «изменники» Родины. Многих коллаборационистов отправили из лагерей союзников в свои лагеря и спецпоселения. Для сравнения скажем, что в Первую мировую противник не сумел вовлечь в свои ряды ни единой боевой единицы, которая состояла бы из граждан Российской империи. Были пленные, однако предателями они не считались.
Один из депортированных и осужденных боровчан — Каморин Егор Яковлевич, 1908 г. р., уроженец и житель д. Аграфенино, в октябре 1941 года попал в плен. Обвинение: «Будучи в плену, добровольно поступил на службу в дейст-вующую немецкую армию, а затем был передан в РОА, принял присягу на верность службы немцам и участвовал в боях против Советской Армии». По приговору Военного трибунала от 25 марта 1948 года лишен свободы на 25 лет.
Между молотом и наковальней
Два месяца и 20 дней район был в оккупации. Сотрудничество рядового населения с оккупантами простиралось от обязательных для всего взрослого населения различных трудовых повинностей, оброков и налоговых выплат рейху до активного добровольного взаимодействия с нацистами. С освобождением района начались аресты и допросы. Спрашивали: «Как могли открыть закрытую церковь, запустить электростанцию, шить для врага одежду, восстанавливать железную дорогу, расчищать от снега дороги, пускать на постой, оказывать бытовые услуги?» — и самое главное: «Как могли клеветать на советскую власть?» Но не спрашивали, а можно ли было в принципе не общаться с оккупантами, когда каждый их приказ заканчивался словами: «За неисполнение — расстрел»? Можно ли не умереть с голода, не имея никакого дохода?
Сито фильтрации прошли не все. Факты трактовали не в пользу обвиняемых. И снова — расстрелы и лагеря. Впоследствии по пересмотру дел реабилитированы были 156 боровчан, из них 29 — расстрелянных. Вслед за «изменниками» и «пособниками» карательные меры настигли членов их семей. Член семьи — и состав преступления налицо. 42 женщины-боровчанки были сосланы в Красноярский край. С ними отправились и их дети.
«Трагедия нашей семьи, — рассказывает Галина Пафнутьевна Парфенова (Корнеева), — пришла с войной. Отца, Корнеева Пафнутия, обвинили в измене Родине. Из уголовного дела, с которым я знакомилась в калужском КГБ в 1994 г., узнала, что при наступлении немцев часть, в которой был отец, попала в окружение где-то под Наро-Фоминском. Бойцы стали выходить из окружения, некоторые из них вышли на Боровск. Немцы тогда еще не взяли его. Отец вернулся к себе домой. Надо было кормить семью, он пошел работать на фабрику, запущенную немцами. Работать на немцев или умереть с голоду — вся альтернатива. Когда вернулись наши, отца арестовали и увезли в Серпухов. <...> В Серпухове отца приговорили к расстрелу. <...>Реабилитировали отца в 1994 г.
До войны отец работал начальником караула в пожарной части. Я его очень любила. Мама до войны работала в райфо. В декабре 42-го нам объявили, что нас — маму, брата и меня — высылают из города как членов семьи изменника Родины. Мне было шесть лет, брату Павлику — восемь. На сбор дали 24 часа, брать с собой ничего не разрешили, кроме одежды. Погрузили в вагоны-телятники, по восемь семей в вагон. Внутри вагона была печка-буржуйка, но все равно мы мерзли. За Челябинском наш поезд остановился на полустанке, и подошел другой эшелон, двери вагона раздвинулись, и из него стали выносить трупы и складывать штабелями. Это были замерзшие трупы пленных немцев. У меня до сих пор в глазах стоит эта картина. Привезли нас в Абакан. Мороз стоял 55 градусов. Какие мытарства нас ожидали в ссылке, отдельная история».
Те, кого называют термином «изменники Родины», разумеется, не составляют единую общность. Не умолчим о тех, кто из ненависти к советской действительности или от страха выдавал своих. Корягин Иван Иванович, житель д. Кириллово, выдал немцам 20 красноармейцев, прятавшихся в его и в колхозном сараях; Трифонов Никита Федорович, житель д. Колодези, выдал 15 красноармейцев; Степанов Дмитрий Григорьевич, уроженец д. Борисово, отказывал в ночлеге бойцам, идущим из окружения, следил за колхозниками, чтобы не пускали на ночлег. Обойдемся без дальнейшего перечисления.
В Архиве УФСБ находятся 93 дела на боровчан, признанных не подлежащими реабилитации. Родина-прокурор наказала их в 42-м, расчетливая Родина-прокурор и в наше время не прощает. Из 93 30 были приговорены к расстрелу. В основном это старосты, их помощники и десятские («десятский» — выборный от 10 дворов). Избирались они самими сельчанами. Значит, сельчане считали их лучшими. В положении между молотом и наковальней эти выборные нередко ценой своего существования помогали, а то и спасали своих односельчан. Но если лучшие оказались «предателями», то тогда, выходит, и сам народ «предатель». Зададим вопрос: может ли народ быть предателем? Кого он предает?
За родину! За Сталина?
Цифры репрессированных по Боровскому району — лишь капля в море расстрелянных, загубленных в лагерях, погибших от голода и холода. Все это никак не приближало, а отдаляло конец войны. Мы победили вопреки всему, что произошло с 1917 года. Конечно, не все понимали ход истории, но инстинкт освобождения от захватчиков доминировал.
Противников режима до войны называли врагами народа, а в годы войны — предателями Родины. Были среди них и настоящие герои, не принявшие позиции «от нас ничего не зависит», герои, если осмеливались идти против Сталина. Современный миф о генералиссимусе негатива не терпит: он-де не убивал никого, не устраивал Голодомора, не подписывал пакт Молотова—Риббентропа, не нападал на Финляндию и Польшу, не растлил репрессиями душу народа, а поднял страну, построил заводы, снизил цены, выиграл войну, сделал СССР сверхдержавой. «Заслуги» Сталина — так сказать, обратная сторона Победы.
Революция и репрессии приучили старшие поколения молчать о прошлом. Опасались за себя и за судьбы детей. Страна опоздала многим нашим землякам рассказать о судьбах близких им людей. Эти люди должны быть названы, их родственники до сих пор надеются что-то узнать.
Новая газета
ОБЩЕСТВО / ВЫПУСК № 56 ОТ 1 ИЮНЯ 2015
4231 http://www.novayagazeta.ru/society/68637.html
Публикации в других изданиях:
- Овчинников В. Кто они? «Предатели» Родины Боровского района. – «Приходский вестник», выпуск №4 (190), 2015 г
- Овчинников В. Обратная сторона победы («изменники» Родине Боровского района) – сайт «Обнинской газеты» - http://og40.ru/?p=6843